– Верхний этаж, – провыл он.
Я шагнул вперед и почувствовал мягкое хлюпанье под ногой. Быстро убрал ногу назад.
Ну, пиздец!
Ступеньки были покрыты собачьим дерьмом.
И теперь тем же дерьмом были покрыты мои ботинки.
Так что я последовал за Твинкль, как безумный танцор, стараясь лавировать между грудами дерьма, поднимаясь к тускло освещенной площадке.
С верхней ступеньки мы попали прямо в кухню. Вдоль одной стены красовалась чешуя десятков змей снов, мерцание зеленого и фиолетового. Три песиголовца ели что-то из мисок на столе. Комната была погружена во тьму, и там пахло мясом, которое они ели, и куски мяса падали на пол, когда песиголовцы пускали слюни. Запах был сладким, но я не мог врубиться, почему. Мясо им, определенно, вставляло; чем больше они ели, тем громче выли. Один из них упал на пол, приземлившись прямо в кучу своего собственного дерьма. Это его нисколько не обеспокоило, и он продолжал кататься по полу, словно находился в своеобразном трансе.
Я не думаю, что они вообще просекли, что к ним кто-то пришел.
Карли принюхалась и тут же помчалась прочь из кухни – по коридору, ведомая наиболее аппетитным собачьим запахом; потом – вверх по следующему пролету, и Твинкль едва-едва сдерживала ее туго натянутым поводком.
Я на мгновение отшатнулся. Мэнди – в паре шагов у меня за спиной. Слева была закрытая дверь. Дверь впереди была чуть приоткрыта, и я распахнул ее настежь. Комната купалась во тьме, и там пахло собачим сексом – запах накатывал волнами. Одно дуновение – и меня унесло обратно в тот розовый Вирт, Похотливую Суку, к Синдерс, понукавшей меня. И когда она взглянула на меня, я увидел, что это не Синдерс, и даже не Дездемона; это был Кот Игрун с улыбкой в собачьих глазах.
Нет.
Не сейчас. Делай все на чистяке. Никаких перьев.
Я заставил себя войти.
Одинокая собакодевушка лежала на черном ковре, широко раскинув ноги, и лизала себя между ног длинным розовым языком.
В комнате стоял запах порно. Собачьего порно. Порно для обоняния.
Сукадевушка взглянула на меня.
У нее были человеческие глаза – ярко синие человеческие глаза на собачьей морде, заросшей шерстью.
Я не мог смотреть в эти глаза.
Я осторожно закрыл дверь, потом повернулся к двери слева. Мэнди уже рядом не было. Куда она подевалась? Ладно, забей. У тебя есть, что делать. Проверь каждую комнату. Продолжай искать...
Едва различимый шум. Там! Слушай! Просто тихое шебуршение, почти утонувшее в вое с кухни. Я прижал ухо к левой двери. Шум исходил оттуда. Звук инопланетной плоти, попавшей в изрядную переделку на планете Земля.
Я открыл дверь.
Медленно.
Делай все медленно, сдерживай дыхание, не психуй, сохраняй спокойствие.
Я вошел в комнату.
Там стоял запах испорченного мяса, протухшая дымка, обволакивающая все чувства, вызывающая мысли о смерти.
В комнате было Существо.
Я слышал, как оно звало меня на этом своем странном языке.
В комнате было темно, как и везде в этом доме, но теперь я его нашел и мог вытащить его отсюда, вытащить эту толстую тушу. Занавески были задернуты, и проблеск уличного фонаря едва пробивался сквозь плотную ткань. Я различил движение в сумраке. Тонкая фигурка. Она склонилась над Существом. Тусклая вспышка вырвалась из ее пальцев. Фигурка слегка дернулась, когда я вошел в комнату, и дернула головой в мою сторону, и в медленном развороте ее тонкого вытянутого лица я увидел слюнявый рот.
Фигура завыла, довольно пронзительно.
Глаза постепенно привыкли к сумраку. Это был молодой собакомальчик, и он сидел, склонившись, на кровати, к которой было привязано Существо – старыми собачьими поводками. Собакомальчик сжимал в лапах нож для резки хлеба. Он отрезал кусочки от брюха нашего Инопланетянина. У кровати стояла миска. Там уже было немного мяса. Я как будто опять оказался на кухне. Жравшие собаки и сладкий аромат мяса.
Внезапная вспышка, воскресившая в памяти мое возвращение в реал, Существо, взгромоздившееся на меня, этот сладкий аромат, исходящий от его кожи.
Эти собаки ели Существо! Понемногу. Позволяя ему восстанавливать плоть между своими обедами. И потом отрезали себе еще мяса, отправляясь в свой бесперьевой полет в Вирт, прямо в плоть.
Что-то словно оборвалось. Что-то случилось.
Я не уверен, что именно. Но пока это происходило, я почувствовал, как хлебный нож порезал мне руку, чуть выше локтя. Совсем не больно. Хотя я видел, как кровь растекается по рукаву моей куртки. Собакомальчик завыл, когда я поднял его за шкирку.
Отъебись в полете, дерьмо собачье!
Собакомальчик с хлестким ударом врезался в стену, весь обмяк и рухнул на пол. Он так и остался лежать, где упал, сломленный, скулящий.
Я подошел к Существу. Теперь рука начала болеть, но мне удалось разобраться с ремнями – я просто разрезал их ножом. Существо не шевелилось. Даже не издавало никаких звуков. Оно просто лежало, обессиленное, на полу. За те недели, пока его не было с нами, оно потеряло, наверное, тонну веса – сожранного веса; его инопланетный метаболизм усиленно сопротивлялся, но и он уже начал сдавать. Я сбросил поводки с кровати и мягко обернул их вокруг Существа, соорудив что-то вроде лямок. Существо немного пришло в себя и что-то забормотало на этом своем неразборчивом языке. Я пощекотал ему брюшко – там, где ему всегда нравилось. Возможно, это доставило ему удовольствие. Теперь оно было настолько худым, что я почти не сомневался, что смогу унести его в одиночку. Так что я обернул поводки вокруг одного плеча, потом – вокруг другого, глубоко вздохнул и поднял Существо.